Ахилло прикинул, что сегодня суббота, значит многие из обитателей правительственного дома могли быть в гостях, в театре или на концерте. Итак, в этот час Седой не появится – будет ждать, пока во дворе станет пусто и тихо…
– Вам с сахаром? – Нина появилась внезапно, неся большую дымящуюся чашку.
– «С медом», – хотел было ответить Михаил, но вовремя сдержался. Подобная просьба попахивала использованием служебного положения в личных целях. Оставалось поблагодарить, положить три ложки сахара и приняться за привычное с детства лечение. Молоко приятно согревало, и Ахилло начал вспоминать слышанную когда-то пословицу о том, что пить молоко после вина – яд, а до – лекарство. Впрочем в подобной последовательности он не был твердо уверен.
Двор, наконец, опустел. Приближалась полночь, окна громадного дома гасли одно за другим, законопослушные граждане укладывались спать. Михаилу представилось, что таинственный Седой тоже смотри в окно, ожидая условленного часа. Интересно, есть ли у него семья? Ведь должен он как-то объяснять свои ночные странствия? Наверное, скрывать такое трудно. А ведь в случае ареста пострадают все, совершеннолетних будут судить за соучастие, а тех, кому нет 16-ти, отправят в спецраспределитель. Мысль об этом сразу же испортила настроение. Вспомнилось Перевальное, хозяйка уютного дома, амфора, стоявшая у кухонного окна. Теперь там висят сургучные печати, а скоро новый хозяин выбросит все, чем гордился покойный Семен, как ненужный хлам…
– Может, вам лекарство дать? – девушка успела удобно устроиться в соседнем кресле и, похоже, начала скучать.
– А? Нет, не надо. Нина, уже поздно, тебе пора спать.
Ответа не было. Ахилло решил не настаивать. Пусть гражданка Шагова понаблюдает за поимкой врагов народа. Все-таки – небольшая компенсация за беспокойство…
– Нина, а ты почему испугалась?
Вопрос вырвался сам собой, хотя ответ был очевиден. Но иногда интереснее не что отвечают, а как.
– Ну, так ведь… – осторожное пожатие плеч. – Время сейчас такое… Сложное…
– А какое? – наивно поинтересовался Ахилло. Сам он на подобную провокацию рубанул бы с плеча: «Как сказал товарищ Сталин, классовая борьба по мере продвижения к социализму усиливается…»
– Ну… Товарищ Сталин сказал… На февральско-мартовском… То есть, на историческом февральско-мартовском пленуме, что по мере продвижения к социализму классовая борьба ужесточается…
Михаил едва удержался, чтобы не рассмеяться.
– Так ты одна с отцом живешь?
– Да. Мама умерла в прошлом году, а брат сейчас служит на Дальнем Востоке, он летчик. Хотела пригласить одноклассницу, чтобы у нас пожила, но…
Ахилло понял. Осторожный папа наверняка не разрешил.
– Папа твой – большой начальник?
– Наверное…
Расспрашивать дальше Михаил не стал, хотя этот «большой начальник» вполне мог быть связан с Седым. Мысль показалась вполне разумной. Обитатели Дома на Набережной неплохо знают друг друга, многие из них – партийцы с дореволюционным стажем и опытом подполья…
Одинокий пешеход не спеша шел по тротуару. Ахилло лениво поднял бинокль: молодой человек в плаще, в руке – сумка, большое плоское кепи на голове…
– А ты, Нина, что читала, когда я позвонил?
– Сельвинского. «Пушторг». В школе задали… Михаил, вы за шпионами наблюдаете?
– Конечно! Отважный разведчик по кличке «Соколиный глаз» сообщил, что японцы собираются устроить подкоп под ваш дом. Вот я и гляжу, не начнут ли.
В ответ – обиженное сопение. Михаил усмехнулся собственной нехитрой шутке и вдруг подумал, что много бы дал за то, чтобы исследовать здешнее подземелье. Наверное, Иофан продумал все: и ход за реку, и секретную ветку метро… Надо было заглянуть к старику, и Михаил пожалел, что за делами так и не удосужился этого сделать.
Он оглянулся: девушка задремала. На лице все еще оставалось выражение легкой обиды – история «Соколиного глаза» ее явно расстроила. А ведь в шутке было немало истины! Только агента звали Арвидом, и сообщил он не о подкопе, а о таинственном убежище в Столице…
Стрелки ползли по циферблату, но ничто не нарушало ночной покой Дома на Набережной. Почти все окна погасли, и Ахилло позавидовал тем, кто сейчас мирно почивает после трудовой недели. Хотелось спать. Пришлось тереть слипающиеся глаза, а затем найти в темной квартире ванную и как следует умыться. По дороге Михаил снял с вешалки пальто и укрыл спящую девушку. Теперь можно было допить молоко и вновь взяться за бинокль.
Тротуар был пуст, у первого, самого дальнего и у второго подъезда – ни души. Михаил перевел бинокль, чтобы поглядеть, что делается поближе… Рука дрогнула – у четвертого подъезда стояла большая черная машина. Ахилло негромко ругнулся и взглянул на часы: двадцать минут второго…
Он? Сходство имелось: черный или темно-синий «ЗиС». Оставалось поглядеть на шофера…
Минуты тянулись долго, наконец дверь подъезда отворилась, и по ступенькам спустился высокий мужчина в сером пальто. Какая-то странность приковала взгляд. Ахилло присвистнул – на неизвестном не было головного убора, пышная шапка белых волос покрывала голову… Седой? Наверняка парик, сильно меняющий внешность и запоминаюшийся случайным свидетелям. Итак, половина второго, черная машина, четвертый подъезд…
Сон пропал. Капитан встал и осторожно, чтобы не разбудить девушку, прошелся по комнате. Машина уехала, но могла вернуться. До утра еще долго, Столица спит – самое время для Седого…
…Черное авто вернулось неожиданно быстро – через полчаса, вновь притормозив у четвертого подъезда. Дверца отворилась, шофер вышел, осмотрелся, открыл заднюю дверь…