Око Силы. Вторая трилогия. 1937–1938 годы - Страница 50

Юрий вновь припомнил листок. Да, там была одна строчка – восемь слов. В свое время он прочел «пароль» несколько раз, но не уловил особого смысла и быстро забыл странную фразу, записанную знаками-муравьями. Но в памяти осталась странная музыка этих внешне бессмысленных слов. Они, казалось, были специально подобраны, чтобы «мэви-идхэ» звучало в необычной тональности. Спокойное строгое начало, резкое повышение тона – и короткий заключительный аккорд. Фразу связывал не смысл, а именно эта музыка. Орловскому внезапно подумалось, что первоначально заклинание вообще не требовало слов, и только позже их подобрали, чтобы закрепить необычное звучание.

Оставалось вспомнить слова. Первое было общим для всех заклинаний: «мвэри» – «небо». Последнее он также помнил. Оно было необычным, не похожим на дхарское – «горг». Значит: «Мвэри… горг», а посреди еще шесть слов, шесть неизвестных. Впрочем, там было и слово «идхэ» – ключ, оно шло третьим… «Мвэри… идхэ… горг…»

Юрий никогда не жаловался на свою память. На далеком уже первом курсе он мог на спор запомнить слышанную единственный раз латинскую оду Горация. Память выручала, когда приходилось учить языки – на доскональное овладение дхарским понадобилось всего два года. Но теперь, когда требовалось вспомнить несколько слов, память, казалось, начала давать сбои. Юрий то ходил из угла в угол, то падал на узкую койку и накрывался с головой пахнущим дезинфекцией одеялом. Тщетно! «Великое Заклинание» не давалось, словно и вправду обладало неведомой магической силой. «Мвэри… идхэ… горг…» «Мвэри… идхэ… горг…».

Орловский заставил себя выйти на прогулку, твердо решив в эти полчаса думать о чем угодно, но не о недоступной строчке. В этот день дождя не было, дул холодный сырой ветер, сквозь низкие тучи то и дело проглядывало блеклое солнце. Внезапно Юрий рассмеялся. Как же он мог забыть? «Эйсо» – «солнце»! Это слово было вторым! Орловский произнес про себя «мвэри эйсо идхэ» и тут же вспомнил предпоследнее слово. «Атурх» – «власть»…

Теперь он понял, что нужно делать. Не следовало напрягать память, слова придут сами, одно за другим. Наверное, каждый, кто читал или слышал Великое Заклинание, должен был запомнить его с одного раза. Фраза построена так, чтобы постепенно, слово за словом, всплывать в сознании…

…Еще два слова вынырнули из глубин памяти вечером. Орловский даже не старался запомнить их – фраза складывалась сама собой, кирпичики слов аккуратно укладывались в ровную кладку. Оставалось одно, последнее, но Юрий уже успокоился. Оно придет…

Он крепко уснул, а утром, едва открыв глаза, негромко произнес заклинание – все целиком. Все восемь кирпичиков стали на место. «Заклинание-Ключ»… Теперь, когда пришлось складывать его, словно мозаику, оно уже не казалось бессмысленным: «Небо, солнце… Ключ запретным звукам дарует власть… Иди!» Кажется, «горг» означало именно «иди» – устаревшая форма повелительного наклонения. «Горг» – и дальше следовало одно из заклинаний. Пароль жрецов-дхармэ, который, похоже, стал настоящим паролем последних дхаров…

Итак, он добился своего! Он переиграл «Костю», и теперь знает то, что неведомо Большому Дому. Даже если древняя фраза не пароль подполья, а лишь очередной «тест» в дьявольской игре, которую ведет с ним этот улыбчивый. Но в любом случае это победа – маленькая, крошечная, не дающая никаких шансов на успех…

Оставалось подумать о собственном будущем. Если Большой Дом и в самом деле нуждался в Орловском как в специалисте по дхарам, то Юрию еще придется обживать здешние стены в соседстве с такими же призраками, как он сам. Если же он им нужен только для поиска «мэви-идхэ», то последствия могут быть куда хуже. Он не выполнил задания, равно как не справился с заданием и его «опекун». Вероятно, «Костю» ждал выговор, а его самого? Конечно, сообщи он сейчас «Великое Заклинание», будущее стало бы куда определеннее, но теперь даже мысль об этом казалась Юрию невозможной. Не верить, не просить, не бояться…

Орловский снова не угадал. Он ждал либо нового визита «Кости» с обычными уговорами и просьбами «вспомнить» или «подумать», либо вызова в канцелярию и отправки куда-нибудь за Байкал, где ему надлежит отбывать оставшиеся двадцать четыре года и одиннадцать месяцев с копейками. О худшем Орловский старался не думать: может, все же повезет. Вышло же нечто совершенно неожиданное.

На пятый день после очередного визита «Кости», ближе к полудню, дверь растворилась, но вместо улыбчивого полковника НКВД на пороге оказался хмурый надзиратель, который молча окинул взором камеру и коротко бросил: «Тут!» Откуда-то появился второй «вертухай», такой же хмурый, и молча поставил на пол большой чемодан. Затем первый на миг исчез, появившись вновь с парой начищенных до блеска сапог. Сапоги заняли место у порога, «вертухаи» переглянулись, и дверь с грохотом закрылась.

Юрий осторожно обошел принесенные вещи, стараясь не приближаться слишком близко. Чемодан, на вид тяжелый, дорогой кожи, почему-то мало заинтересовал. Зато поразили сапоги: яловые, нагло блестящие, они так и просились куда-нибудь на плац. Что это? Местный эквивалент комнатных тапочек? О чемодане не хотелось и думать. С таким полагалось либо ездить в загранкомандировку либо транспортировать в нем самодельную «адскую машину».

– …А, принесли уже! – «Костя» появился со своей обычной улыбкой, словно пополнив за эти дни истраченный запас оптимизма. – Добрый день, Юрий Петрович! Погодка-то. Солнышко!..

Юрий еле нашел в себе силы, чтобы поздороваться, настолько хотелось поинтересоваться смыслом происходящего. Впрочем, энкаведист поспешил пояснить все сам: