Око Силы. Вторая трилогия. 1937–1938 годы - Страница 144

144

– А чему вы удивляетесь, Прохор? – капитан резко повернулся. – Мы с вами в органах не первый год! Как готовили процессы – знаем. Просто теперь дошло до нашей шкуры…

– Я вот чего думаю, – невозмутимо продолжал сибиряк. – Если чего мы и нашли, то это Дом на Набережной. Да только начальство чего-то молчит. Не поверили?

– А я никому не рассказывал, – усмехнулся Ахилло. – И рассказывать не буду. Мой вам совет – молчите! Пустельга сунулся и пропал. Чья теперь очередь?

На самом деле капитан думал не только о безопасности лейтенанта Карабаева. Впрочем, сибиряк был умен и многое умел понимать без слов.

– Давеча к Бертяеву заходил, – сообщил он, словно разом позабыл о «Вандее». – Приглашал же – неудобно!

Ахилло улыбнулся. Бывший милиционер в гостях у драматурга, знаменитого своей эксцентричностью – зрелище само по себе любопытное.

– Вас его фрак не смущает? – не удержался Михаил.

– А чего – фрак? – удивился лейтенант. – Каждый в свой срок одеваться должен. Он – человек театральный, ему фрак положен… Книжку подарил! Хотел надпись сделать, но я сказал, что не стоит…

Пояснений не требовалось. В случае ареста Карабаева дарственная надпись могла дорого обойтись автору…

Не дойдя до конца улицы, Прохор оглянулся и кивнул в сторону темной подворотни. Ахилло удивился, но не стал спорить.

– Следят? – поинтересовался он, оказавшись в небольшом пустом дворике.

– Следили бы, сюда не пошел, – спокойно ответил лейтенант. – Тут другое дело. Даже два…

Было видно, что он колеблется, не решаясь начать. Чтобы дать Прохору время, капитан достал пачку «Казбека» и закурил.

– Ну, в общем, я подумал. Прикинул, значит… Ни к чему вам, товарищ капитан, зазря пропадать. Вы ж не шпион, не двурушник!..

Ахилло вначале удивился, потом встревожился. Таких речей от лейтенанта он не ожидал.

– Прохор Иванович, да откуда вы взяли? Да может, я и есть Кадудаль? Может, это я беднягу Айзенберга взорвал?

Карабаев насупился:

– Не Кадудаль вы, товарищ капитан. И Айзенберга не вы взрывали…

– Вот как? – усмехнулся Михаил. – А кто тогда?

– Мне-то почем знать? – невозмутимо ответил лейтенант. – Да только не вы это… Я к чему… Союз – он велик, вам бы в командировку на месяц-другой и подальше. Говорят, многие так делают…

– Говорят, Прохор Иванович. Да только не пошлет меня Ежов в командировку. Не пустит!..

В словах лейтенанта был резон, но Михаилу показалось, что вначале Прохор хотел сказать что-то другое. Хотел – но не решился…

– Дурная у нас профессия, Прохор Иванович. Даже умирать приходится в одиночку! Так что, считайте, вы мне ничего не говорили… Ну что, так и будем стоять?

– Зачем стоять? – удивился Карабаев. – Подняться можно. Тут мой земеля живет. Омский… Чайку выпьем.

Ахилло наконец-то понял, что лейтенант вел его сюда не зря.

– Прохор! Да вы меня как студент курсистку заманиваете! Сперва встретимся, потом погуляем, затем чаю выпьем…

– Земеля мой – он в угро служит. Дело Пустельги вел, пока «лазоревые» не отобрали… Поднимемся?

Простоватый на вид сибиряк умел удивить. Отказываться было глупо, да и нечестно по отношению к пропавшему Сергею…

Открыли им сразу. В маленькой, бедно обставленной комнатушке царил холостяцкий беспорядок. Потрескавшиеся стены были оклеены вместо обоев старыми газетами, а единственным украшением жилища служила висевшая на гвозде кобура английского маузера. «Земеля» оказался виду поистине грозного: двухметрового роста и необъятным в плечах. Но держался сыскарь скромно и тихо, явно робея перед гостями. Прохор представил сослуживца несколько необычным образом, коротко сообщив: «Это он!»

– Михаил, – счел необходимым уточнить Ахилло.

– Евлампий я, – еще более смутился «земеля». – Только, чтоб не смеялись, я тут больше Евгением прозываюсь…

Трудно сказать, кто решился смеяться над «земелей» с его пудовыми кулаками. Впрочем, усугублять эту тему не стали. Обещанный чай так и не появился – сразу перешли к делу. Из первых же слов Евлампия-Евгения, Ахилло понял, зачем лейтенант привел его сюда. Правда, Карабаев ошибся: его земляк не имел прямого отношения к поискам старшего лейтенанта Пустельги. Он вел дело Веры Лапиной.

…Исчезновение актрисы наделало в Столице много шума. Сам товарищ Каганович распорядился форсировать розыски. Когда же тело девушки было найдено на Головинском, последовал еще более категорический приказ – найти убийц. Столицу разбили по кварталам. Фотография актрисы была показана всем дворникам, постовым и внештатным агентам. На второй день после похорон Лапиной ее опознал по фотографии дворник дома, где жил Сергей Пустельга.

Дальше было несложно. Лапину вспомнил швейцар – внештатный сотрудник органов, а также один из соседей, гулявший вечером с собакой. Девушку видели в подъезде два раза, причем второй – в день, когда, по предположению следствия, она была убита. Швейцар не мог точно указать квартиру, куда заходила актриса, но этаж вспомнил сразу. Пустельгой заинтересовались, поскольку только старший лейтенант и его сосед-конструктор были холостыми, остальные на этаже – сплошь супружеские пары с детьми. После того как Сергей исчез, группа получила разрешение на обыск. В комнате была найдена пудреница и несколько шпилек. На пудренице имелись инициалы, принадлежавшие матери пропавшей. Вскоре вещь была опознана родителями и подругами…

Ахилло слушал молча, стараясь не выдать волнения. Сергея подозревали в обычном убийстве – на почве ревности или по иной, еще более ординарной, причине. Но Михаил знал то, до чего не докопались столичные сыскари. Эту кашу заварил он сам, рассказав Пустельге об актрисе, которую шантажировал мерзавец Рыскуль. Сергей со своей провинциальной наивностью попросил помощи у Волкова…

144